— Это был важный шаг, — писал академик А. А. Благонравов. — Человеку впервые удалось создать в космосе маленький островок Земли, на котором могло жить высокоорганизованное существо.

Никто не знал тогда, способен ли выдержать живой организм условия космического полета. Прогресс техники в принципе позволял в будущем, скажем, снизить перегрузки, возникающие во время стремительного старта ракеты, или усилить экраны радиационной защиты, коль скоро какие-либо космические излучения угрожали бы жизни. Но экранироваться от невесомости нельзя. Искусственную тяжесть можно создать лишь при больших энергетических затратах и принципиальных усложнениях конструкции. Иными словами, полет Лайки должен был ответить на вопросы, может ли в условиях длительной невесомости сердце качать кровь, желудок — «варить» пищу, мозг — сохранять живому существу сознание.

А значит, в итоге, можем ли мы считать, что полет человека в космос — это реальность ближайших лет или такой полет следует отнести в неопределенное будущее, а в качестве основной тактики научно-технического наступления на невесомость следует выбрать обходные маневры.

Полет Лайки превратил дотоле весьма умозрительную науку — космическую биологию — в науку экспериментальную. И устами этой молодой науки был подведен первый итог: высокоорганизованное существо может жить в космосе продолжительное время.

Второй советский искусственный спутник Земли просуществовал на орбите больше пяти месяцев (Лайка погибла значительно раньше, через семь суток после старта).

Ночью 14 апреля 1958 года многие жители острова Барбадос видели, как по небу проносится огромный, ярко светящийся болид. Его хвост, подобный хвосту кометы, растянулся на добрую сотню километров. От основного тела отлетали столь же яркие огненные шары, которые в свою очередь дробились и гасли. Затем это основное тело рассыпалось на множество мелких осколков, быстро тускнеющих в своем полете к Земле. Американский ученый доктор Джахиа проанализировал все подробности этого явления, которое, как выяснилось, представляло собой завершающий этап полета «домика Лайки», и написал работу, где была разобрана вся аэродинамика входа второго спутника в плотные слои атмосферы. Таким образом, даже гибель этого пионера космонавтики принесла пользу науке.

Несмотря на оптимистические выводы, которые можно было сделать после старта второго спутника, до полета человека было еще далеко, хотя в конструкторском бюро С. П. Королева уже велись первые прикидочные расчеты пилотируемого космического корабля.

Опыт космических стартов был еще невелик. Еще требовалось очень многое узнать о природе космического пространства, изучить поведение различных конструкций в условиях заатмосферного полета, проверить правильность многих технических решений, которые не могли быть проверены на Земле.

Наш третий спутник положил начало автоматическим исследовательским лабораториям. На нем впервые... Впрочем, зачем перечислять. Все 12 типов приборов, что стояли на нем, были в космосе впервые. Назову для примера только одну деталь: именно на этом спутнике впервые были установлены кремниевые солнечные батареи — прообраз огромных раздвижных «крыльев» «Союзов» и «Салютов».

Начался новый долгий и трудный этап в развитии космонавтики — непосредственное систематическое исследование околоземного пространства.

Третий советский искусственный спутник весом 1327 килограммов находился в полете почти два года. Темпы исследований, если изобразить их на графике, предстанут в виде кривой, очень напоминающей стрелу московского монумента в честь покорителей космоса.

Спутники давно уже начали специализироваться. Спутники изучают Землю, околоземное пространство и дальний космос. Они дают возможность сравнивать свои данные с теми, которые получают на Земле, позволяют выяснить сложные взаимосвязи космических и земных процессов.

А сначала необходимо было научиться получать данные с разных орбит, и орбиты эти научились менять в случае необходимости. Первыми маневрирующими спутниками стали космические станции «Полет-1» и «Полет-2», запущенные в 1963—1964 годах. В январе 1964 года одна ракета-носитель вывела две станции «Электрон» на разные орбиты, что дало возможность получить богатые данные для сравнения.

Подобные эксперименты были продолжены, и сейчас просто нельзя их все даже перечислить, хорошо бы назвать хотя бы основные «специальности» спутников.

Не так давно, подводя некоторые итоги развития астрофизики, академик В. Л. Гинзбург писал: «Последние десятилетия примечательны тем, что идет ярко выраженный процесс превращения астрономии из оптической во всеволновую». Целая серия астрофизических экспериментов в инфракрасном, ультрафиолетовом и рентгеновском диапазонах, т. е. в диапазонах частот «запрещенных» атмосферой для наших наземных обсерваторий, может быть с успехом выполнена на орбитах искусственных спутников.

Необыкновенно расширила космонавтика горизонты солнечной астрономии.

Солнце. Тут и объяснять ничего не надо. Солнце — источник жизни. Не будь Солнца, никого бы не было. Солнце — этот огромный энергетический котел — ежегодно теряет 14.000.000.000.000 тонн своего вещества. Когда смотришь на эту цифру, которую невозможно охватить мысленно, становится страшно: вдруг Солнце кончится! Оказывается, эти чудовищные потери — пустяк для Солнца. Ученые установили, что пульсации солнечной поверхности очень небольшие — радиус нашей звезды (около 700.000 км) изменяется всего на 20 км. Академик А. Б. Северный, например, считает, что поверхность Солнца «колеблется» с периодом 2 часа 40 минут. Теоретически его масса может уменьшиться на один процент лишь через сто миллиардов лет.

У Солнца в запасе вечность...

Всякое изменение солнечной работы моментально сказывается на природе околосолнечного пространства, а значит и на земных процессах. В последние годы одной из популярных сфер научных исследований стали солнечно-земные связи. Накоплен огромный статистический материал, который пока что плохо поддается осмыслению. Активность Солнца влияет на радиосвязь, периодичность засух, выпадение осадков из коллоидных растворов, размножение сельскохозяйственных вредителей, эпидемии чумы, холеры и гриппа, миграции животных, волны инфарктов, число грозовых дней, свертываемость крови, рост деревьев, количество дорожно-транспортных происшествий — продолжать можно очень долго. Эти разнообразнейшие влияния объясняются прежде всего колоссальными энергиями в разных диапазонах волн. Солнце излучает радиоволны, тепло, свет, ультрафиолет, х-лучи, гамма-лучи, «солнечный ветер», частицы. Исследования их наиболее удобно вести с помощью космических средств за пределами земной атмосферы.

В августе 1925 года К. Э. Циолковский выпустил в Калуге конспект под названием:

«Причина космоса». Там есть такие слова: «Мы живем более жизнью космоса, чем жизнью Земли, так как космос бесконечно значительнее Земли по своему объему, массе, времени...» И в других работах ученого постоянно утверждалась эта мысль: связи Земли и космоса более тесны и разнообразны, чем мы полагаем. Прошедшие полвека убеждают в том, что и здесь оказался прав Циолковский. Чем больше и глубже познаем мы природу Земли, тем яснее и четче выявляются связи с окружающей ее космической средой. Едва ли не самым мощным и продуктивным орудием этого познания стали космические полеты.

Без малого сто лет назад, в 1878 году и позднее — в 1889 году была выдвинута гипотеза о существовании в верхних слоях земной атмосферы некой зоны электрически заряженных частиц. Шли годы, и кстати, тем самым летом, когда Циолковский писал свою «Причину космоса», справедливость этой гипотезы была наконец доказана с помощью экспериментов с радиоволнами. Родилось новое геофизическое понятие — ионосфера.

Чем больше изучали ионосферу, тем яснее становилось, что механизм ее существования чрезвычайно сложен. Оказалось, что ионосфера — это передовая линия фронта воздушной оболочки Земли, где молекулы и атомы, ее слагающие, принимают первый удар жесткого ультрафиолетового, а также рентгеновского излучения Солнца и подкрепляющих их потоков частиц, идущих из космических глубин. Результатом этих бесконечных столкновений и являлись электроны и ионы ионосферы. Выяснилось, что, поскольку Солнце имеет решающее влияние на образование ионосферы, ее граница по высоте меняется ночью и днем в пределах 25—30 километров. Эта отмель пятого, воздушного океана планеты как бы дышит, то вздымаясь, то опускаясь. А солнечные вспышки, увеличивая набегающие потоки ультрафиолетовых и рентгеновских лучей, поднимают в ней настоящее волнение, иногда переходящее в шторм ионосферы. Энергия частиц возрастает, они проникают глубже.

Итак, во время геомагнитных бурь происходит сильный нагрев верхних слоев атмосферы за счет энергии Солнца. Кроме того, этому разогреву способствуют электрические токи, протекающие в полярных областях ионосферы. Короче, это — сложный, запутанный процесс, разобраться в котором трудно, тем более, что вся эта электромагнитная «кухня» находится на высотах 250—350 километров, куда очень не просто добраться.

Резонен вопрос: а почему не проводить опыты с Земли? В ясные, безоблачные ночи это иногда удавалось сделать. Но днем на излучение ионосферы накладывалось более сильное излучение малых высот, рассеивающих солнечный свет, и забивало его. Наблюдения из космоса свободны от всех этих неудобств.

На наших глазах рождается совершенно новая, чрезвычайно перспективная область астрономии — рентгеновская астрономия. В свидетельстве о рождении, в графе «родители», она должна записать: спутники. Правда, впервые рентгеновское излучение Солнца было все-таки обнаружено еще до рождения космонавтики. Но годом рождения рентгеновской астрономии справедливо считают год 1962-й, когда радиоастроном Джиаккони с помощью аппаратуры, установленной на ракете, зафиксировал рентгеновский источник в созвездии Скорпиона. Оказалось, что если бы наши глаза могли видеть только рентгеновское излучение, то мы увидели бы совсем другое звездное небо.

Исследования в рентгеновском диапазоне необыкновенно расширили наши представления о Вселенной. Оказалось, что подобные излучения идут как от отдельных звезд, так и от целых галактик и межгалактической среды. Оказалось, излучения в этом диапазоне чаще всего означают, что их источники переживают время бурных катаклизмов, что именно там происходят процессы подлинного сотворения и крушения миров. Именно источники этого излучения характерны предельными состояниями вещества — огромными, до 100 миллионов градусов температурами и фантастическими плотностями.

Одним из самых мощных источников рентгеновских лучей является Крабовидная туманность. Ярчайшую небесную вспышку, отмеченную в летописях китайских астрономов в 1054 году, толковали и объясняли многие поколения астрофизиков.

Ныне считается, что без малого 2 тысячи лет назад произошла вспышка сверхновой звезды, при которой выделилось невероятное количество энергии в самом широком диапазоне спектра, в том числе в рентгеновском.

Рентгеновская астрономия поможет отыскать ответы на загадки «черных дыр» — вещества, в состоянии еще более невероятном. В конечном счете речь идет о фундаментальных краеугольных истинах мироздания.

Вот, оказывается, что стоит за словами академика В. Л. Гинзбурга о превращении астрономии во всеволновую науку. Спутники специализировались подчас очень узко: космические лучи, радиационные пояса Земли, аномалии земного магнитного поля, биологические опыты. Достаточно назвать хотя бы несколько таких, наиболее популярных спутников-«специалистов»: «Протоны» изучали гамма-лучи, «Прогнозы» — спектр Солнца, «Ореол» — потоки протонов и электронов, «Янтарь» — испытал газовый плазменно-ионный двигатель в условиях космического полета, «Космос-605», населенный крысами, черепахами, насекомыми, микроорганизмами, проводил широкие биологические исследования. Каждый из них рисовал свой этюд к картине «Природа», но соединенные вместе, они давали панораму удивительной глубины и разнообразия красок.

Спутники произвели революцию в мире связи. Она стала не только более емкой и надежной, но и более дешевой. Первые спутники — пассивные ретрансляторы, которые, подобно зеркалу, отражали радиоволны — вскоре сменились спутниками активной ретрансляции, способными уловить слабый шепоток передающей станции и преобразовать его в громкий «радиокрик», который легко услышит далекая принимающая станция.

Итогом большой исследовательской работы явилось создание в год, когда мы отмечали 50-летие Октября, единой космической системы связи «Орбита» с использованием спутников серии «Молния». Орбита, на которую выводятся эти спутники, рассчитана таким образом, что она позволяет вести устойчивую двустороннюю радиосвязь между отдаленными уголками нашей страны, в том числе и с далекими северными районами.

Система «Орбита» позволяет вести и надежную телевизионную связь не только в пределах страны, но и между континентами, в чем мы с вами не раз убеждались сами во время показа телерепортажей о важнейших событиях политической, культурной и спортивной жизни планеты. Насколько это выгодно, видно из следующих расчетов. Если бы у нас не было спутников «Молния», то для охвата телевизионным вещанием всей территории Советского Союза нам бы потребовалось построить 5 тысяч башен высотой 100 метров, тысячу — по 300 метров и 700 башен типа Останкинской. Для одной радиорелейной линии Москва—Владивосток требуется огромное количество ретрансляторов, а для кабельной связи — более тысячи пунктов-усилителей. Спутники избавили нас от необходимости строительства этих многочисленных и дорогостоящих сооружений.

Когда я пытался проиллюстрировать всю важность исследований Солнца и далеких звездных миров с помощью искусственных спутников Земли, наверное, некоторые мои читатели, может быть, даже подсознательно, думали: «Все это замечательно и, безусловно, важно для науки, но для меня лично, для дома, для семьи, так сказать, изучение Крабовидной туманности вряд ли что-нибудь даст...» Космическая связь — это уже не некие астрофизические абстракции, это наш сегодняшний быт, это завтрашняя система всепланетной радио- и телесвязи.

Не меньшее прикладное значение имеют и метеорологические исследования, проводимые спутниками. Если, не посчитавшись с затратами, можно опутать всю Землю кабелями связи, то вряд ли, даже приняв самые дорогостоящие проекты, мы могли бы приступить к разгадке механизма земного климата, оставаясь только на Земле.

Науке о погоде посвящены целые библиотеки книг, и все-таки сегодня, как и многие годы тому назад, шутки о незадачливых синоптиках питают фантазию и иронию карикатуристов и юмористов. Движение воды и воздуха, перетекание, взаимное внедрение, поднятие и опускание, нагревание и охлаждение — таков сложнейший, ежесекундно изменяющийся метеорологический облик планеты. И все это движение, всю эту мимику земного лика нельзя заставить остановиться ни на секунду, хотя бы для того, чтобы просчитать, проанализировать возможный ход дальнейших событий. Даже если расставить метеостанции по всем пустыням и тундрам, по всем горам и тропическим чащам, то и в этом случае мы все равно не сможем получить единой законченной картины: ведь около 80 процентов поверхности земного шара покрыты водой, а расположить еще и в акватории мирового океана густую сеть автоматических метеобуев, согласитесь, весьма трудно.

На территории нашей страны работает более четырех тысяч метеостанций, 7,5 тысяч метеопостов, 6 тысяч пунктов гидрологических наблюдений, 200 станций высотного зондирования атмосферы с помощью радиоволн, специальные суда и самолеты. Это очень много. И это очень мало.

Только метеоспутники впервые позволили увидеть все процессы в глобальном масштабе, в прямом и переносном смысле они поднялись над частностями. Если раньше метеорологи напоминали реставраторов древних мозаик, угадывающих по отдельным камешкам контуры всей картины, то теперь они уподобились кинематографистам, — нажатие кнопки, и на экране вспыхивает огромное изображение.

Спутники системы «Метеор» стали не только «предсказателями», они стали и «дозорными». Не раз информация, переданная с этих спутников, выполняла роль тревожного набата, предупреждающего об опасности. Так было, когда спутники сфотографировали ураганы «Флора» и «Генриетта», ледяные пробки в устьях Оби и Лены, черные смерчи в Кулун-динской степи. Это уже не абстракции — это сбереженные добро и человеческие жизни.

Мы уже перестали удивляться, когда на газетной полосе находим краткое сообщение ТАСС о запуске очередного искусственного спутника.

А мне кажется, надо все-таки удивляться. Потому что каждая рукотворная звездочка, рожденная на Земле, брошенная в небо и живущая там своей, нужной и полезной нам жизнью, — это все-таки чудо.

Мне кажется, что парадоксального в ней меньше, чем символичного. Днепропетровский историк В. Пименов обнаружил эту заметку в то время, когда на стапелях Байконура шли испытания очередного автоматического исследователя космоса.

Крамольные речи Никифора Никитина обращались в явь.

Наверное, говоря об исследованиях Луны, полагалось бы комментировать конкретные полеты — их много, — объяснять устройство лунного бура, баллистику обратного пути к Земле. Но хочется взглянуть на все эти исследования чуть шире, оторвать взор от первых лунных вымпелов с гербом нашей страны, впервые в истории доставленных на иное небесное тело, от фотографии лунного «затылка», сделанной «Луной-3», и знаменитой «фотографии века» — панорамы лунной поверхности, переданной на Землю «Луной-9».

Я не хотел бы подробно рассказывать о первом в истории лунном спутнике и о замечательных машинах, сумевших пробурить первые лунные скважины и отправить на Землю добытый из них грунт.

В альбоме есть картины, посвященные нашим знаменитым луноходам — опять-таки без преувеличения можно сказать, — космическим уникумам, но все-таки не о них речь. Еще не одна колея пройдет по лунной пыли и не одна скважина будет пробурена в ее скалах. Не в скважинах дело в конце концов. Дело в нас и нашем понимании происшедшего и происходящего.

Мне хочется, чтобы вы взволновались, чтобы вы тоже хоть на секунду ощутили острый восторг победы, — высшую награду, которую может получить достигший цели. Чтобы все эти лунные машины, которые не вы сделали, не вы отправили в невероятную даль и не вы встретили, за которые волновались тоже не вы, — стали вашими. Мне хочется, чтобы вы.ощутили себя современниками первых лунных побед космической эры, чтобы вы связали все эти события с прошлым и устремили их в будущее, потому что только такая связь проверяет значительность настоящего.

Марс, Венеру, Юпитер открывали астрономы. Луна была всегда. Она столько с человеком, сколько он себя помнит. Бледный и таинственный лик ее притягивал взгляд людей: что это? Откуда свет? Почему не падает? Куда девается днем?

О Луне размышляли мыслители античного мира — великие строители фундамента человеческой цивилизации: Птолемей и Гиппарх, Анаксагор и Демокрит. Аристотель пришел к выводу, который кажется нам очевидным, но мировоззренческое значение которого огромно, — он был первым, кто сказал: Луна — шар. Плутарх написал книгу «О диске, который можно видеть на орбите Луны».

Прошли столетия, и Циолковский написал тонкую книжку «На Луне», жанр которой определить трудно, правильнее всего назвать «откровением», потому что десятки мелких, вовсе незначительных деталей, превратившись в реальность, высветили эту повесть новым ярчайшим светом, мешающим причислить ее к произведениям фантастическим.

Огюст Роден создал прекрасный мрамор «Луна, отделяющаяся от Земли». Гайдн сочинил оперу «Путешествие на Луну», вскоре забытую и вновь открытую через 200 лет. Байрон писал в письме: «Кто не пожалеет о том, что не родился двумя- или тремястами лет позднее? Я воображаю, что мы скоро будем путешествовать в воздушных кораблях и, наконец, откроем путь на Луну...»

Художники, музыканты сотни лет воспевали лунные камни — символ недоступности. Математики, физики, астрономы стремились вникнуть в их суть и разрушить этот символ. Великий Галилео Галилей построил маленький телескоп и вдруг увидел совсем новую Луну. На ней не было океанских волн, предсказанных Леонардо да Винчи. Горные хребты, холмы и круглые цирки открылись взору итальянца ночью 7 января 1610 года. Мы ищем сегодня различий Луны с Землей, Галилей же был поражен их похожестью! На месте бледного диска он открыл новый мир, в котором, кто знает, быть может... И опять фантазии, прекрасные фантазии, это высочайшее счастье разума!

После смерти нищего Кеплера сын находит в его бумагах рукопись, названную «Сон». Великий астроном пишет о животных Луны, которых убивают лучи Солнца и вновь воскрешает тень, о лунных жителях, построивших круглые кратеры.

Телескоп стал той сказочной чашей, из которой пили и не могли напиться. Желания опережали возможности. Стремление преодолеть космическую бездну, приблизить Луну, проникнуть в ее тайны определяло многовековую работу ученых разных стран, незримых строителей будущих лунных стартов.

И, я это точно знаю, все они, все до одного, завидовали нам! Великий английский астроном Вильям Гершель писал своему коллеге Невилю Маскелайну 12 июня 1780 года: «Что касается меня, то, если бы мне пришлось выбирать, жить ли на Земле или на Луне, я, не колеблясь ни одной минуты, выбрал бы Луну...»

Гершель передал сыну свою страсть ученого и свои мечты. Джон Гершель тоже стал астрономом. Когда пришел его смертный час и священник, сидя около умирающего, тихо и вкрадчиво рассказывал ему о радостях загробной жизни, Гершель младший остановил его слабым движением руки и сказал задумчиво:

— Все это прекрасно, но самым большим удовольствием для меня было бы увидеть обратную сторону Луны...

А сегодня мальчишки в школе равнодушно крутят лунный глобус!

В процессе познания человеком тайн космоса есть вехи и этапы важнейшие, определяющие пути развития науки на долгие годы.

Телескоп Галилея, у которого, оттирая друг друга, толпились венецианские дамы и кавалеры, — такая веха. С Галилея началась эра наблюдательной астрономии, эра определения человеком своего месторасположения в мире. В лестнице, протянувшейся к лунным камням, через эту ступеньку перепрыгнуть невозможно. И вправе итальянцы гордиться той исторической ночью 7 января 1610 года.

Однако ж у нас, советских людей, отнюдь не меньше оснований гордиться другой январской ночью, наступившей через 349 лет, когда станция «Луна-1» уходила к Луне. Она прошла мимо Луны и превратилась в спутник Солнца. Столько лет прошло, а маленькая рукотворная планета все бежит по заданной ей орбите, отмеряя свои 450-дневные годы, и будет бежать века, пока не источит се солнечный ветер или не разобьет скиталец-метеор. Это было тоже начало многих начал, и вослед Галилею с января 1959 года мы начали писать новую главу лунной истории.

Замечательные страницы вписаны в эту книгу и американской астронавтикой. Грандиозная программа «Аполлон» — ответ Америки на наш первый спутник и полет Гагарина — увенчалась в июле 1969 года первой экспедицией на Луну. Ныне уже 12 человек на земном шаре могут сказать с гордостью: «Да, я был на Луне». Мы всегда отдавали должное героизму и мастерству американских астронавтов, конструкторов и инженеров. В свою очередь дань уважения своим советским коллегам американские астронавты выразили уже в первой лунной экспедиции, оставив на Луне вымпел в честь советских героев космоса.

Мировое признание получили и успешные полеты наших луноходов и аппаратов для доставки лунного грунта.

Две великие космические державы выбрали различные технические пути исследования нашей небесной соседки, обогащающие и дополняющие друг друга. И это вселяет надежды на будущие успехи.

— Люди полезут еще на Марс!

Человек, под руководством которого впервые была запущена ракета к Марсу, — Сергей Павлович Королев, в тот год строил планер в планерном кружке Московского высшего технического училища. Ему исполнился 21 год, и, наверное, он тоже думал и читал о Марсе. Интересно, что именно в 1928 году была опубликована целая серия работ пионеров ракетной техники. В Калуге К. Э. Циолковский выпустил в свет шесть новых брошюр. В Ленинграде Н. А. Рынин приступил к изданию «Межпланетных путешествий». В Париже Эно-Пельтри напечатал работу «Возможность межпланетных путешествий». В Берлине русский инженер Шершевский, работавший у Германа Оберта, опубликовал книгу «Ракета для езды и летания», а сам Оберт вместе с Гоманном издал в Лейпциге «Возможность межпланетных перелетов». Макс Валье выпустил в свет в мюнхенском издании «Ракетное движение».

Немало для одного года. Тогда на заре «ракетного летания», как говорил Циолковский, все казалось таким простым, только бы начать и через несколько лет можно организовывать экспедицию на Марс. «На Марс! Вперед, на Марс!» — это была любимая поговорка Фридриха Артуровича Цандера, выдающегося советского инженера-ракетчика, отдавшего жизнь идее межпланетных полетов. Даже самые светлые головы не могли представить себе, какая бездна труда ждет их.

Первым межпланетным рейсом был полет автоматической станции «Венера-1», стартовавшей 12 февраля 1961 года. В ноябре 1962 года настал черед Марса. В это время в Париже проходила Международная конференция по космическим исследованиям, и академика Н. М. Сисакяна во время очередного заседания спросили:

— Думаете ли вы, что мы сможем достигнуть планеты Марс до 1980 года?

Норайр Мартиросович хотел ответить, но председательствующий французский профессор Дюкро опередил его, громко зачитав сообщение ТАСС:

— В соответствии с программой исследований космического пространства и планет Солнечной системы... в Советском Союзе осуществлен запуск космической ракеты в сторону планеты Марс...

Так было положено начало исследованиям наших соседей по Солнечной системе. С тех пор прошло уже немало лет. Целая эскадра межпланетных кораблей сошла с земных стапелей и устремилась в свое звездное плавание. Выдающихся успехов достигли и американские специалисты. Запуски советских «Венер» и «Марсов», американских «Маринеров» и «Пионеров» позволяют говорить о том, что планетарная астрономия превратилась в науку экспериментальную, что начало межпланетным рейсам положено, что, несмотря на огромное количество еще не решенных проблем, полет человека в другие миры уже приобретает контуры технической реальности.

Поистине эпохальным событием молодой экспериментальной планетарной астрономии явился первый в истории спуск автоматической станции «Венера-4» в атмосферу Венеры в октябре 1967 года. Я всегда выделял этот полет из ряда подобных ему, потому что подобие это только кажущееся. В «космических» репортажах журналистским штампом стало определение «полет в неизведанное». Но полет «Венеры-4» действительно, в полном смысле этого слова явился полетом в неизведанное.

Наблюдать Венеру трудно уже потому, что Венера — планета внутренняя и солнечные лучи, которые освещают земному астроному Марс «из-за спины», при наблюдении Венеры, — «бьют в глаза». Кроме того, Венера окружена «знатною атмосферой», как писал Михаиле Ломоносов, открывший эту атмосферу. Плотный слой венерианских облаков наглухо закрывает поверхность планеты и мешает наблюдениям. Все это привело к тому, что о Венере — самой близкой к Земле планете — мы знали не больше, чем о далеких Юпитере   и  Сатурне.   Недаром  ее  называли «планетой загадок».

Астрономы могли дать конструкторам «Венеры-4» данные н высшей степени противоречивые. Например, мнения о том, какая температура ожидает межпланетную станцию на поверхности Венеры, варьировались в пределах нескольких сотен градусов. Ни один космический аппарат не требовал испытаний в диапазоне столь широком: мизерные и спорные данные о планете не позволяли сократить его. И, пожалуй, ни за один межпланетный автомат не волновались так его создатели.

В тот день, когда станция достигла границ атмосферы Венеры, я был на командном пункте Центра дальней космической связи. Очень хорошо помню этот день...

Пасмурно. Небо закрыто унылыми октябрьскими облаками. Лица невыспавшиеся: все поднялись очень рано. Первый сигнал опускающегося аппарата: острый пик на экране, появился из плотной пелены венерианских облаков. Она была безумно далека, эта автоматическая межпланетная станция, разум наш не в силах даже представить себе это расстояние — 78.059.050 километров. Вчера эту цифру назвали мне баллистики, сегодня пульсирующая лента внесет в нее свою поправку. Одна минута работы «Венеры-4» дает людям знания, на которые раньше уходили столетия. Никогда такая лавина информации, такой благодатный дождь научных сведений не обрушивался в столь короткий срок на астрономов.

Я вспоминаю лица людей на командном пункте, утомленные и радостные лица людей, 128 дней назад отправивших в космос эту станцию. Несколько месяцев подряд они буквально не спускали с нее внимательных «радиоглаз» и дождались этого утра. Дождались! Победа!

Настроение у всех приподнятое. Рапортуют коротко:

— Зарядка всех источников бортового питания от солнечных батарей закончится за семь часов до начала сеанса... — это докладывают энергетики.

— Температура внутри спускаемого аппарата позволит передатчикам работать нормально... — это из доклада терморегулировщиков.

— На время сеанса в районе Центра наложен запрет на работу всех радиоустройств на суше, на воде, в воздухе, могущих вызвать помехи в работе антенн, — это докладывает служба радиоизмерений.

7 часов 34 минуты по московскому времени — «Вснера-4» вошла в атмосферу. Мы еще не знаем об этом, еще почти пять минут потребуется сигналу станции, чтобы со скоростью света преодолеть разделяющее нас расстояние. Пять минут летит сигнал, когда понимаешь это, как-то жутковато становится. Расстояние, размер которого разум человеческий может представить только абстрактно. Здесь, в Центре, девушка-инженер рассказывала мне: когда «Зонд-2» ушел за орбиту Марса, сигнал до него и обратно шел 20 минут! «Зонду» давали команду и шли в буфет не спеша пить чай. Потом приходили и получали «квитанцию», которая неслась к ним со скоростью света.

Итак, в 7.34 началась атмосфера. Геометрические формы станции, летящей в безвоздушном пространстве, могут быть самыми произвольными. В атмосферном полете вступают в силу законы аэродинамики. Поэтому вскоре после входа в атмосферу от станции отделился спускаемый аппарат. Над ним распустился парашют, вылезла антенна, и космический разведчик начал свой захватывающе интересный доклад. Полтора часа пролетели минутой: ведь все время слушаешь нечто, еще вчера никому совершенно не известное. Телеметристы мгновенно сообщают первые данные: температура около 40 градусов Цельсия, давление порядка одной атмосферы. Как будто подходящие для землян условия. Но медленно, километр за километром спуска растут температура и давление: 78 градусов, 103, 114, 146... Академик Имшенецкий, известный советский микробиолог, говорил, что при 135 градусах происходит стерилизация. Надежды, что на Венере есть белковые формы жизни, очень и очень мало. Температура возрастает до 280 градусов, давление до 15 атмосфер. Датчики АМС докладывают: в небе Венеры главный газ — углекислый. Кислорода и водяных паров совсем мало, нет азота.

— Жизнь там собачья, — смеется один из присутствующих. Прощай, красивая сказка о лесах с синими листьями. Здравствуй, душная, жаркая, но уже менее таинственная планета!

Полет последующих автоматических станций уточнил данные этой самой первой «Венеры». Оказалось, что температура ее поверхности лежит где-то в интервале 400—500 градусов, а давление 60—100 атмосфер. Потом, как я уже говорил, к Венере летали еще не раз и наши и американские межпланетные станции.

Несомненным триумфом советской науки явились последние исследования Венеры — полеты станций «Венера-9» и «Венера-10», передавших первые панорамы «планеты загадок» из различных районов посадок межпланетных станций.

Королев не успел слетать в космос: дело это потребовало слишком долгого времени. Королев послал в космос Гагарина.

О полете Юрия Гагарина известно, кажется, все, и вряд ли можно добавить что-нибудь новое. Хочу в качестве примера сжатой и емкой оценки всего, что сделал Гагарин, привести строки отнюдь не просоветского издания, весьма скупого на похвалу, когда речь идет о нашей стране. Лондонская газета «Тайме» писала на следующий день после гибели Юрия Гагарина в редакционной статье, озаглавленной «Колумб космоса»:

«Юрий Гагарин был героем в глазах всего мира, и весь мир скорбит о его гибели. Он летал туда, куда до него не проникал ни один человек. Он расширил границы человечества и открыл космическую эру. Пролетев среди звезд в апреле 1961 года, он показал нам, что век путешествий и открытий еще не закончен.

И действительно, путешествия и открытия, пионером которых он был, представляют столь же неограниченные и до некоторой степени столь же многообещающие возможности, как путешествия и открытия того золотого века, когда Колумб, Магеллан и Дрейк начали открытие мира.

Гагарин был русским героем, его полет — это величайшее мирное достижение Советского Союза.

Великие герои человечества выходят за рамки своей нации, становятся сверхнациональными. Его принимали в Америке и Лондоне с таким же энтузиазмом, как и в Москве.

Каждый, кто когда-либо с любознательным удивлением смотрел на звезды, отождествлял себя с Юрием Гагариным и как бы приобщался к триумфу этого русского.

Это всеобщее изумление имело две стороны. В то время, безусловно, в основном все были изумлены техническим чудом — выведением на космическую орбиту пятитонного космического корабля с человеком на борту.

Вторая сторона — это было восхищение мужеством пилота. И это осталось навсегда. Для современного уровня техники нет ничего удивительного в каравелле «Санта-Мария» или самолете «Дух Сент-Луиса», но ни одного человека ни в одну эпоху не может не волновать мужество Колумба и Линдберга. Мы все видели фильмы о запуске космических кораблей, видели пламя и дым и этот странный корабль, поднимающийся вертикально в небо.

Лишь очень немногие из нас могут себе представить, что должен чувствовать человек, находящийся в кабине космического корабля; космонавты одни могут представить, что должен был чувствовать первый такой человек...»

Нейл Армстронг, первый землянин, ступивший на Луну, сказал о Гагарине просто и хорошо: «Он всех нас позвал в космос». После Гагарина в космосе побывало без малого восемь десятков человек. Свыше пятидесяти раз на нашей планете стартовали ракеты-носители, чтобы доставить в космос людей, — огромный караван космических кораблей, и гагаринский «Восток» навсегда останется флагманом этого каравана.

Трудно в кратком обзоре рассказать о всех полетах советских космонавтов. Программы были разные, но всегда не простые. Во след гагаринскому старту, успешно продолженному и развитому в последующих полетах пяти кораблей «Восток», выдающимися вехами в космонавтике можно назвать полет корабля «Восход-2», когда впервые в истории человек вышел в открытый космос (космонавты П. Беляев и А. Леонов). Полет кораблей «Союз-4» и «Союз-5», когда опять-таки, впервые в истории, на орбите два пилотируемых корабля встретились друг с другом и два члена экипажа перешли через открытый космос из корабля в корабль (космонавты В. Шаталов, Б. Волынов, А. Елисеев, Е. Хрунов). Наконец, такой вехой было и создание первой долговременной орбитальной станции «Салют» (космонавты Г. Добровольский, В. Волков, В. Падаев).

Вспомним лето 1975 года и исторические полеты советских и американских покорителей космоса по программе ЭПАС и полет в те же дни В. Севастьянова и П. Климука на орбитальной станции «Салют 4». Каждый из названных полетов — некий поворотный пункт, начало целого направления.

Полет человека в космос заставил пересмотреть многие уже устоявшиеся принципы космонавтики и породил новые, дотоле неведомые. Появились новые космические дисциплины, появились новые человеческие специальности. Наконец, появились люди новой профессии.

Им уже посвящены десятки книг, сотни статей, множество фильмов. Много писалось о том, какие они все разные, и еще больше о том, что их объединяет.

Вряд ли новый факт из детских впечатлений Павла Поповича или комсомольской юности Валентины Терешковой помогут лучше понять характер этих удивительных людей. Мне хочется подчеркнуть слово «удивительных», ибо наши космонавты уже окружены легендарным ореолом. При встрече с ними ждешь каких-то проявлений необычности, непохожести, исключительности.

Люди эти столь разные, столь не похожие друг на друга, что просто диву даешься! И рассказать обо всей этой непохожести трудно. Всех этих людей я давно знаю и искренне люблю. Я провожал их в космос и встречал на Земле, и мне очень хотелось бы рассказать вам о каждом из них, рассказать тепло и подробно, чтобы вы поняли, что это хорошие, умные и добрые люди.

Время идет, к стартам готовятся уже новые космонавты. Их много, а будет еще больше. Может быть, кто-нибудь из вас, читателей, тоже станет космонавтом. Вы еще шире раздвинете наши представления о людях этой звездной профессии и наделите ее новыми земными чертами. И она станет от этого еще человечнее, ближе, роднее. Это очень важно. Потому что все, что делает и будет делать человек среди звезд, он делает для Земли.

...Стояла осень 1926 года. В газетах рассказывали о противостоянии Марса с Солнцем и о только что открытой новой территории Московского зоопарка. В ту осень заработала радиостанция «Большой Коминтерн», был построен первый наш легковой автомобиль НАМИ-1, начались испытания советского авиамотора. Это было уже очень давно, тогда еще не родился ни один из членов экипажей будущих «Салютов». А в скромном русском городке Калуге уже старый и глухой Константин Циолковский писал об «эфирных поселениях» и сквозь мокрые стекла за голыми ветвями деревьев в опустевшем саду видел огромные, ярко сверкающие тороидальные конструкции, висящие в черной пустоте среди немигающих звезд.

«Мы можем достигнуть завоевания Солнечной системы очень доступной тактикой, — писал Циолковский. — Решим сначала легчайшую задачу: устроить эфирное поселение поблизости Земли в качестве ее спутника... Поселившись тут устойчиво и общественно, получив надежную и безопасную базу, освоившись хорошо с жизнью в эфире (в материальной пустоте), мы уже более легким путем будем изменять свою скорость, удаляться от Земли и Солнца и вообще разгуливать, где нам понравится...

Устройство первого хозяйства поблизости Земли нуждается в постоянной земной помощи. Сразу на ноги самостоятельно оно стать не может. Поэтому необходимы постоянные сношения с планетой. От нее придется получать машины, материалы, разные сооружения, продукты питания людей. Неизбежен и частый обмен работников ввиду необычности среды...»

Циолковский писал и не знал, что пройдет ничтожный срок — четыре с небольшим десятка лет, меньше жизни человеческой, и будет создано первое поселение и прилетит первый экипаж и начнет работать. Он не знал, какую дорогую плату должны мы будем заплатить за гордое имя первооткрывателей космоса, какая сложная и трудная работа ожидает каждого, кто переступит порог звездного дома.

Созвездие наших орбитальных станций «Салют» славит мечту фантастическую. Может случиться просто инженерная удача, и это тоже приятно. Здесь — нечто гораздо большее. Подлинные контуры только что свершенного всегда расплываются перед глазами современника, и не до конца еще понимаем все мы, чему являемся свидетелями. Орбитальная станция — начало нового марша космической лестницы. Она — продолжение первых полетов наших первых кораблей. Воля и упорство ее сегодняшних экипажей — в стартах командиров «Востоков», в сплоченности экипажей «Восходов», в труде и мастерстве пилотов «Союзов». Мы шли в космос, анализируя каждый прошлый шаг, обдумывая каждый будущий.

Когда заложен первый камень в фундамент строительства космического дома?

В Калуге в 26-м и на Байконуре в 61-м, когда поднимался на стартовом лифте в своих оранжевых доспехах Юрий Гагарин, и в 65-м, когда, радостный мосле возвращения Павла Беляева и Алексея Леонова, Сергей Павлович Королев вдруг размечтался, а журналисты так и не поняли, где кончаются его мечты и начинаются первые мысленные наброски на ватманы эскизов.

«Я думаю, что не ошибусь, если предскажу и следующий шаг, — говорил С. П. Королев. — Скоро возникнет вопрос о том, что вряд ли есть смысл такие дорогостоящие системы, как космические корабли, запускать на несколько суток в космос. Наверное, надо их запускать на орбиту и оставлять там на весьма длительное время. А снабжение этих кораблей всем необходимым, а также доставку смены экипажа производить при посредстве упрощенных типов космических аппаратов, которые, конечно, должны иметь шлюзование для того, чтобы выполнить свои функции, подстыковываясь к системе кораблей на орбите...»

Мечты Королева, как магнит или электрический заряд, имели свое поле. Невидимые силовые линии объединяли тысячи людей, подобно стрелкам компаса, ориентировали мозг в пространстве проблемы. И дело даже не в том, что космические программы стали программами труда тысяч людей, а в том, что тысячи эти опирались на миллионы. В ЦК комсомола приходили письма сибирских монтажников: «Если потребуется что-либо по части сварки или вообще монтажа для космических станций, просьба не забыть и вызвать. Понимаем, что бетонщики пока не нужны, но больно ребята золотые...»

Уже несколько экипажей работали на советских орбитальных станциях.

Алексей Елисеев, рассказывая о стыковке «Салютом», говорил, что станция казалась ему вокзалом, под своды которого входил экспресс. Вокзал, дом, лаборатория — много было сравнений. И еще палатки. Города начинаются с палаток. Мы знаем эти города и гордимся ими. «Союзы» — наши звездные палатки, в которых живут молодые смелые ребята из тех, кто в буран говорит: «Жара хуже» и смеется. Мы разбили их в космической целине на месте, где когда-нибудь вырастет необыкновенный город, и старый укор мечтателям — строительство воздушных замков — превратится в профессию реалистов.

Большое действительно видится на расстоянии. Сегодня мы, современники Гагарина, может быть, до конца не понимаем, что и через сотни и тысячи лет его полет, каким бы несовершенным и коротким ни представлялся он нашим далеким и могущественным потомкам, все равно станет одной из прекраснейших легенд человечества. Леонов был первым, кто увидел космос лицом к лицу, кто пощупал его пустоту и ощутил в бездне страшное равнодушие невесомости. Он вернулся на планету и захотел красками рассказать людям о том, что он видел и почувствовал. Его задача была, казалось бы, и простой и скромной, и уж, конечно, космонавт не помышлял о том, что рисунки его — веха в живописи, грань в искусстве. Но вот перед вами «Человек и Вселенная». Листаю его, и рисунки эти представляются зернышками, из которых вырастает прекрасное космическое искусство землян. Я уверен, что новый полет Алексея Леонова не только обогатил космонавтику, но в скором времени даст новые свежие яркие краски его палитре.

В этом вступлении я несколько раз писал, что освоение космоса породило новые направления в науке. По ведь нельзя себе представить даже, чтобы огромность Вселенной, множественность ее миров, беспредельность ее просторов не затронули души художника. Ведь нельзя же, обогащая мир знаний, оставить нетронутым мир чувств. И разве можно предположить, что оттуда, из черных глубин галактик, не будем мы нежнее и острее любить свою планету и ярче воспевать красоту ее? Помню, в одном фантастическом рассказе на далекой и прекрасной планете нашли погибшего космонавта, а подле — этюдник. И с удивлением разглядывали люди наброски погибшего художника. Это были не пейзажи прекрасной планеты, а лесные лужайки, осока в реке, мартовская капель — Земля. В записных книжках А. П. Чехова есть строчка: «Разговор на другой планете о Земле через 1000 лет: помнишь ли ты то белое дерево... (березу?)». Мы не ощущали этого и лишь смутно догадываемся сейчас, сколько не изведанной еще людьми грусти в этих словах.
Да, новая жизнь обязательно породит в будущем новое искусство, новых титанов внеземной музыки и палитры. Но как бы ни было совершенно их искусство, в первом томе «Всеобщей космической истории искусств» обязательно будут рисунки Алексея Леонова и Андрея Соколова.

Фамилии этих двух художников стоят и на этом новом альбоме: космонавт А. Леонов и фантаст А. Соколов, авторы в полном смысле слова научно-фантастической живописи.

Она учит нас помнить о сделанном и мечтать о будущем. Она в образах и красках повторяет нам мудрые и гордые слова К. Э. Циолковского: «Ничего не закончено. Все только начато, конца же никогда не будет».